Дома таяли в пламени подобно сахару, превращаясь, к сожалению, далеко не в сладкую вязкую карамель — нет, оставалась лишь разруха, отчаяния и страх, что отражались в глаза людей, а тот хаос, что распространился по улицам подобно затуманивающему разум яду, в чём-то даже веселил Берсеркера. Он шёл прямо по улице настолько свободно, что казалось — хоть и всё должно быть вовсе не так, что что-то там его Мастер бурчал про некие "таинства" и всё в таком духе, недовольно глядя в спину Берсеркеру, что лишь фыркнул "не мешайся" и ушёл самовольно, — но это было явно лучше, чем играть по правилам. Однако, кажется, со всем его странным обликом, выделяющим его среди этих низкорослых — по не слишком-то скромному мнению скандинава, конечно, — азиатов, на него не обращали внимания лишь из-за того, насколько сильно отпечатался страх в глазах обычных мирных жителей. Старкад смачно сплюнул куда-то в сторону — в его времена спокойная смерть была большим грехом, но сейчас об этом было судить не ему.

Лишь когда какой-то мужчина сталкивается с ним, убегая от чего-то, Слуга скалится и без лишних слов полуметровое, материализовавшееся в его руке, копьё тут же пронзает нерадивого человека — и тот даже перестаёт трепыхаться сразу, ощутив, очевидно, ледяное смрадное дыхание госпожи Хель. Стеклянные чужие глаза уставились на него, и скандинав лишь брезгливо фыркнул, отшвырнув труп от себя подальше, словно поломанную куклу. Чужие кости хрустнули от удара, но на этом интерес Берсеркера также иссяк.
— Ха-а, как же мне не терпится... — сквозь зубы прорычал Слуга, даже не пытаясь перейти в призрачную форму. Плевать, если его Мастер свалится от истощения. Плевать, если даже этим своим грёбаным Командным заклинанием он прикажет Берсеркеру не тратить его ману...

За всеми этими мыслями он даже не заметил, как вдалеке, но уже в поле его зрения, сияла гладь воды, простираясь далеко-далеко за горизонт. Однако воды его были окрашены в чёрный и красный, с изредка появлявшимися вспышками рыже-жёлтого, то ли от горящего здесь, подобно пресловутому христианскому Аду, города, то ли это и вовсе было воображение Берсеркера или воспоминания о прошлом. Не один и не два города разграбил он в своё время, предавая их огню, неистовствовал так, что литры кровищи, должно быть, пропитали не только чёрные доспехи викинга, но и, наверное, въелись до самых костей. С уст скандинава срывается гортанный, клокочущий смех. Что же, всё это и впрямь было лучше, чем эта "подпольная", покрытая пологом ночи, война. Сейчас он мог спокойно разгуливать по улицам в поисках врагов, и мало кто вообще обращал на него внимание как на этакую "диковинку". Стоило поблагодарить того, что начал здесь хаос и погромы.

Однако сейчас его взгляд натыкается на фигуру вдалеке, что, кажется, практически сливался с этим чёрным ночным небом, но отчётливо ощущавшийся на фоне здешней атмосферы, и это лишь заставило его острее ощутить "голод", желание сражения — во взгляде его мелькает что-то жуткое, словно бы голодное и разъярённое, и он, кажется, не боится уже быть обнаруженным, сократив дистанцию уже больше, чем до двухсот метров. И лишь тогда переходит на бег настолько быстрый, что для человека это воспринялось бы как мгновение вроде вспышки молнии, несясь на врага и не ожидая приглашения.
— Неужто Слуга?! — с жадной яростью кричит он резко, выглядя как самый настоящий безумец — широко распахнутые глаза и зловещая ухмылка. А после — делает высокий прыжок вверх, — Какая удача! — также, не ожидая реакции и ослеплённый лишь жаждой крови, Берсеркер замахивается своим копьём в надежде, что ему удастся проткнуть этого Слугу своим копьём, больше, впрочем, походившим на дротик и по форме напоминавшим камышовый стебель. Однако убивать противника, коего он нашёл впервые за эти пару дней после призыва, сразу было бы расточительно.